Работать в доме малютки очень тяжело. Это место не для слабонервных. Как я вообще туда попала, не знаю. Каждый день к нам поступали новые дети, порой кровати приходилось размещать даже в коридоре.
В тот вечер нас предупредили, что привезут новенького. Мальчик. 1 год. Его родители погибли в аварии, а ребенок чудом выжил. Других родственников пока не нашли.
Мальчик смотрел на меня круглыми, большими глазами, но не плакал. Он был очень напуган. Вероятно, в состоянии шока. Именно поэтому я взяла его на руки и почувствовала на себе бешеный стук его маленького сердечка. И лишь тогда из глаз покатились маленькие соленые бусинки. Но плакал он беззвучно. Как настоящий мужчина.
Я не знаю зачем, но я забрала его ночевать к себе. Я хотела его немного успокоить, ведь понимала, что в таком состоянии он сам не уснет. Как-то мне удалось его закачать, но он постоянно вздрагивал во сне и хныкал.
Я уделяла Диме больше всех внимания. Между нами возникла какая-то тонкая душевная связь. К другим сиротам я такого не испытывала, хотя любила всех без исключения.
— Зачем ты его пригреваешь? Ему надо привыкать к тому, что теперь он один, — сказала мне няня.
А я не могла его отпустить. Я играла с ним, читала ему сказки и забирала к себе на выходные. Но потом меня уволили. Сказали, что я профнепригодна. Вот таким боком мне вылезла любовь к сироте, ведь здесь так не принято — всех надо держать на расстоянии.
Через полгода я вернулась к Диме и усыновила его. Я не могла оставить его в этом снежном королевстве, где нет места человеческим чувствам. Я до сих пор не понимаю, что плохого в том, что ребенок-сирота чувствует заботу? Каким образом это может на него повлиять в негативном ключе?
А Диму мне, наверное, послала судьба. Он — мой лучик света. Мой смысл жизни.
